Статьи по психологии

Охлотелесуггестия

Если обратиться к нынешней ситуации, то нетрудно убедиться в том, что в нашей стране над представлениями о физиологическом механизме гипноза и внушения довлеет традиция, восходящая к некоторым высказываниям И. П. Павлова. Под влиянием этой традиции возникают мифологемы, создающие видимость естественнонаучного, детерминистского объяснения явлений, о которых идет речь.

С целью доказать, будто «только учение И. П. Павлова о внушении и гипнозе окончательно (курсив мой. — М.Я.) лишило гипнотические явления той нездоровой таинственности, с которой они ассоциировались во все времена», приводятся павловские слова: «Внушение есть наиболее упрощенный, типичнейший условный рефлекс человека». Неужто, подводя внушение под понятие об условном рефлексе, мы причинно объясним (и к тому же окончательно!) этот сложнейший психофизиологический, межличностный, социопсихологический, культурно-исторический феномен, за которым скрыты различные — осознаваемые и неосознанные уровни психической регуляции поведения? Как свидетельствует американский гипнолог Д. Ниемен, современные клинические исследования гипноза являются не более продвинутыми, чем проводившиеся столетия или более того прежде. Известно, что с расширением объема понятия падает его содержание. С универсализацией понятия об условном рефлексе теряется его детерминистское предназначение.

Не честнее ли было бы сказать, что о физиологических механизмах внушения и гипноза науке известно немногим более того, с чем столкнулся венский доктор Фрейд, когда в конце прошлого века предпринял попытку набросать схему нейродинамических процессов в головном мозге? К тому времени в качестве практикующего невропатолога он уже детально ознакомился с различными школами в трактовке и практике гипноза, с его использованием в терапевтических целях. Именно благодаря наблюдению за поведением лиц, проходивших лечение гипнозом (в частности, за феноменом постгипнотического внушения), он, воспитанный на идеалах естественных наук — гистологии, физико-химической физиологии и др., круто изменил общее направление своего анализа невротических симптомов (главным образом у истериков). Отказавшись от физиологических объяснений (не отрицая их, а считая делом будущего), он обратился к психологическим факторам, к психодинамике и «психоэнергетике» поведения личности. Эти факторы, как уже отмечалось, давно выступали в различных пробах понимания клинических случаев и причин благотворного воздействия на пациентов процедур внушения и гипноза.

Принципиально же новым во фрейдовском взгляде на психическое стал отказ от отождествления его с интеллектуальными процессами. Ведь именно такого понимания придерживались в своей работе врачи, считавшие, что при гипнозе и внушении пациенты находятся под влиянием внушаемых им идей, т. е. интеллектуальных образований. 3. Фрейд переместил акцент на скрытые, неосознаваемые влечения — «кипящий котел» аффектов как мотивационных зарядов, образующих остов личностных структур, формирующихся в детстве по законам трансформаций либидо, которое выступило в психоанализе в качестве главного объяснительного понятия. Это придало новое содержание и вопросу о характере межличностных отношений при гипнозе и внушении, которые включали механизм трансфера — переноса на психотерапевта эмоционального отношения к значимым для него другим людям (прежде всего родителям).

Тем самым пересматривалось традиционное отношение врач — пациент, считавшееся диадическим. В структуре этого отношения оказывались представленными другие персоны, неосознаваемо переживаемый образ которых невротик переносит на врача, становясь благодаря этому восприимчивым к воздействиям последнего (будь то внушение или гипноз). Если 3. Фрейд, по существу, преобразовал идеи французских исследователей гипноза и внушения в концепцию, согласно которой в психической организации личности изначально представлена своего рода «малая группа», то Густав Лебон (1841-1931) в работе «Психология толпы» распространил эти идеи на большую, но неструктурированную группу, каковой является толпа. В ней поведение индивида, согласно Лебону, отличается внушаемостью, родственной наблюдаемой при гипнозе. Вовлеченным в толпу присуши иррациональная (инфралогическая) ментальность, игнорирование принципа противоречия, отсутствие критичности, подверженность влияниям вожака.

3. Фрейд солидаризировался с Г. Лебоном, утверждавшим, что, оказавшись в толпе, индивид подчиняется ее психологии, выраженной в регрессии к примитивному уровню поведения, который отличается повышенной внушаемостью, утратой рационального контроля, инстинктивным подчинением «вожаку», идентификацией с ним. и др. Из этого явствовало, что гипноз и внушение представляют собой феномены своего рода социальной «археологии» поведения, снижающей в человеке индивидуально-личностное начало.

Заметим, что 3. Фрейд, первоначально практиковавший (совместно с И. Брейером) гипноз как главное средство лечения истерии, в дальнейшем отказался от этого метода. Возможно, что это произошло не только потому, что он не смог использовать его столь мастерски, как И. Брейер, но и по другим основаниям: при гипнозе внушаются команды, исходящие от врача,, а это способно оказать блокирующее воздействие на спонтанные, свободные от внешнего давления тенденции личности. Во всяком случае, в последующие десятилетия вновь и вновь вспыхивали споры о совместимости психоанализа и гипноза. Первый, безусловно, стал доминирующим направлением в психотерапии на Западе. В СССР после короткой вспышки интереса к психоанализу в 20-е гг. он оказался под запретом как несовместимая с советской идеологией концепция. Думаю, что не только философские постулаты фрейдизма (отнесенные самим 3. Фрейдом к области «метапсихологии») послужили причиной запрета. Эпоха сталинщины низвела человека до «винтика» огромной государственной машины, для которой безразличны многомерность душевного мира индивида, конфликтность отношений между желаемым и должным, роль психических травм и т. п. — все то, на чем сосредоточился фрейдизм.

Неудивительно поэтому, что в те времена психотерапия была оттеснена на далекую периферию интересов как психологии, так и медицины. Конечно, реальные обстоятельства вынуждали обращаться к проблеме неврозов, но официально одобренная версия требовала ограничиться павловским учением, поскольку механизм условного рефлекса представляется адекватным идее машинообразности поведения, а разработанная И. П. Павловым новаторская модель экспериментальных неврозов (кстати, возникшая, по свидетельству самого И. П. Павлова, под впечатлением одного описанного 3. Фрейдом клинического случая) без остатка сводила психогенную конфликтность поведения к сшибке нервных процессов возбуждения и торможения.

В настоящее время с изменением в нашей стране социально-исторической ситуации нарастает процесс обостренного переживания личностью смысла своего бытия в утратившем стабильность мире. Идет поиск перспектив защиты и укрепления своей идентичности в сочетании со стремлением противостоять обрушившимся невзгодам путем выхода за пределы резко ослабленных официальных структур. Обостряется интерес к отличным от традиционных представлениям о психике (в официальной науке альфой и омегой являлись понятия о сознании, об одномерной психике, об общественно полезной деятельности).

Чтобы отграничить условные рефлексы человека от рефлексов других существ, И. Л. Павлов, как известно, ввел представление (выданное не самим И. П. Павловым, а лишенными собственных идей апологетами за особое учение) о двух сигнальных системах, по при этом утверждалось, что они регулируют поведение по одним и тем же законам.

Отныне множество людей обратили взоры к такому могучему средству коммуникации, как телевидение. На домашнем экране, наряду с колдунами, астрологами, девицами, общающимися с дьяволом, и другими фигурами, которые пришли в век атома, космоса и компьютеров из средних веков (когда, кстати, в отличие от сердобольного Гостелерадио, их сжигали), появились благообразные врачеватели. Они оперируют наукообразными версиями о биополях, используют психологические термины (такие, например, как «установка») либо, безмолвно манипулируя руками, внушают, что заряжают зрителей, а заодно и различные предметы, подносимые к экрану, целительной энергией.

Высокая чувствительность к их манипуляциям возникает в связи с движением, получившим звучное, но вряд ли адекватное название телепсихотерапии. Не будем спорить о термине, а попытаемся рассмотреть существо дела. Прежде всего следует отметить прямо-таки фантастическую популярность сеансов телелечения. Конечно, она была бы недостижима без такого средства массовой коммуникации, как телевизор, благодаря которому А. Кашпировский, А. Чумак и другие смогли войти в каждый дом. Но разве не очевидно, что самого по себе появления данных персонажей на телеэкране недостаточно для того, чтобы приковать к нему интерес миллионов людей различного уровня интеллектуальности, профессиональной подготовки, различных половозрастных характеристик и т. п.? Этот интерес, конечно, сопряжен с такой глобальной личностной ценностью, как здоровье. Низкий уровень медицинского обслуживания, недоступность курирования со стороны специалистов высокого класса, отсутствие эффективных лекарств и т. п. все это, казалось бы, можно компенсировать простым включением телевизора.

Но для понимания сенсационного успеха «телецелительства» мы не можем ограничиться ссылкой на несостоятельность Минздрава. История преподает нам уроки, относящиеся не к соматическим, а к социальным аспектам «эпидемической» популярности внушения и гипноза. Мы имели возможность убедиться в этом в связи с распространением месмеризма, когда в Париж накануне революционного взрыва стекалось множество людей, уверовавших в целительную силу магнита и «намагниченных» рук. На явление «телепсихотерапии» следует взглянуть не только с точки зрения свойств целителя и используемых им средств, но и под углом зрения психологии, в частности психологии масс, социальной психологии. Именно так обстояло дело во времена триумфа-месмеризма при переходе от гипнотизации индивидов к массовому гипнозу: ему охотно подвергали себя лица, связи между которыми носили случайный характер. Если применить современный термин, то эту форму воздействия на людей можно было бы назвать групповой психотерапией. Психология вовлеченных в нее лиц обусловлена процессами, которые происходят в общественном сознании в конкретных исторических условиях. Известно, что в нашей стране оно десятилетиями было пронизано духом патернализма, верой во всемогущество «отца народов».

Люди старшего поколения помнят, каким потрясением для большинства стал март 1953 г., когда, лишившись этого «отца», народ, казалось, остался беззащитным, беспомощным. И это несмотря на все ужасы сталинщины, о которых миллионы знали не понаслышке. Но и после этого патернализм, поддерживаемый идеологическим аппаратом партократии, по инерции давал о себе знать, хотя идентификация с личностью, эту систему персонифицирующей, из-за неприглядных качеств этой личности становилась все менее влиятельным фактором. Нарастали цинизм, «двойная мораль», своего рода расщепление сознания с распадением его планов на «цензурный» и «для внутреннего пользования». Впрочем, и в этом случае работала самоцензура, неизменно сопряженная с одним из изученных 3. Фрейдом механизмов — рационализацией, в частности поиском «разумных» оправданий для неправедных поступков, для молчания вопреки голосу совести. Все это создавало внутреннюю напряженность, снижало силу Я, дезинтегрировало личность. Нарастало отчуждение от социальной жизни, от ее структур и норм, воспринимаемых как чуждые и враждебные личности, не желающей более служить объектом манипулирования и все более «взрослеющей». Крушение прежних ценностей, утрата социальной почвы, чувство одиночества — все это ведет к саморазрушительному поведению, последствия которого таят

Настя твердит, что проникся я страстью
К глупому ящику для идиота.
Ну да, я проникся,
В квартиру зайду,
Глядь — дома Никсон и Жорж Помпиду.
Вот хорошо, я бутылочку взял,

Жорж — посошок, Ричард, правда, не стал... Этот авторитет и достоверность сообщаемой с экрана информации подкрепляются множеством зримых свидетельств: чтением писем и телеграмм, выступлениями лиц, искренне утверждающих о силе целителя, поведением присутствующих в зале лиц, впадающих в гипнотическое состояние от словесных внушений, которые к тому же . сопровождаются расслабляющей музыкой.

Такое сочетание высокой социальной санкционированности телеинформации с ее интимно-личностной адресованностью создает особый феномен. Его можно было бы назвать охлотелесуггестией. В этом неологизме — греческое слово «охлос» (толпа) объединено с представлением о суггестивном воздействии телеинформации.

Г. Лебон в своей концепции психологии толпы понимал под толпой стихийно возникающую неструктурированную, гетерогенную социальную общность, образуемую индивидами, которые, увлекаемые вожаком, непосредственно «заражают», суггестируют друг друга. 3. Фрейд, развивая эту концепцию, акцентировал роль идентификации с «высшей личностью», репрезентирующей систему ценностей. «Охлос», создаваемый телеэкраном, подобно лебоновскому образу толпы, неструктурирован и гетерогенен. Однако, в отличие от этого образа, он образуется лицами, между которыми нет никакого связующего звена, кроме ничего не ведающей о них телеперсоны, с которой они склонны себя идентифицировать и только поэтому оказываются подверженными его суггестивным воздействиям.

Робкие попытки ученых-медиков противостоять этим воздействиям свелись к подсчету случаев, когда они либо позитивно, либо негативно сказались на соматике телезрителей. Однако без внимания научного сообщества остаются психологические эффекты охлотелесуггестии, затрагивающие весь строй личности, в особенности же ее глубинные, неосознаваемые структуры. Безудержен поток мелькающих на всех телеканалах носителей «биоэнергии», будто бы излучаемой с экрана. Хотя очевидно, что не физическая природа этих волн, а передаваемые ими смыслы способны влиять на жаждущие чуда смятенные души.

И дело не только в огромных мутных волнах обскурантизма, захлестывающих эфир. В условиях «экзистенциального вакуума», созданного крушением прежних общественных идеалов, охлотелесуггестия снижает силу Я, критическое и рациональное отношение к миру, препятствует самоактуализации творческого потенциала личности. Возникают новые способы манипулирования сознанием, таящие опасность его социальной деградации. Примером может служить последняя избирательная кампания, когда приемы охлотелесуггестии умело использовал В. Жириновский, хотя неграмотно было бы только этим объяснять итоги выборов. Он оперировал формулами, применяемыми в сеансах гипноза, а также ловко использовал созданный охлотелесуггестией образ А. Кашпировского как великого целителя, представив его как первого и главного члена своей партии, хотя сам А. Кашпировский от этого отказался. Тем не менее Жириновский в качестве аккомпанемента к своим телеречам крутил ролик с Кашпировским, что могло оказать влияние на определенную часть электората. Но разве без экрана этот персонаж, как и остальные телецелители, телепрорицатели и телечудотворцы, мог бы войти в каждый дом на огромных российских пространствах?

Очевидно, что весь этот круг проблем, имеющих огромную общественную значимость, психологическая наука игнорировать не вправе. Оставляя их без внимания, она своим безразличием к ним предоставила возможность новым «властителям дум» без страха и совести «решать» сложнейшие психотерапевтические и психодиагностические задачи, насаждая суеверие и нанося своим жертвам реальный вред. При этом вред наносится и самой науке психологии. Ведь рецепты биоэнергетиков, экстрасенсов и весталок от инопланетян прописываются «от имени и но поручению» психологии. Тем самым в общественном сознании насаждается ложный образ ключевой науки о человеке. До каких же пор профессиональные психологи, заняв удобную позу зрителей, безразличных к происходящему на экране, будут созерцать это социально опасное шоу?