Статьи по психологии

Слухи как социальное явление и как орудие психологической войны

Феномен слухов стал объектом внимания психологов в нашей стране еще в 20-х годах. Причиной этому послужили политические реальности того времени, когда противники молодого Советского государства, воспользовавшись неграмотностью и суеверностью значительной части наделения, устойчивыми традициями к изустной передаче различных сведений, превратили слухи в «устную газету контрреволюции». Клеветнические слухи, преднамеренно распространявшиеся классовым врагом, выражали страх перед новой властью, агрессивность по отношению к ее руководителям (слух о «германских шпионах, привезенных в Россию в запломбированном вагоне»), надежды их авторов на «скорый крах большевиков». Несмотря на сравнительно быстрое «умирание» подобных слухов, они успели причинить немало вреда, повлияв на политические настроения и мнения, оценки и поведение значительных групп людей. Освобождение сознания от привнесенного в него заведомого обмана пришло для многих тысяч из них через участие в гражданской войне на стороне контрреволюции, через годы эмигрантской нищеты и унижения добровольных изгоев, запуганных «зверствами московской Чека», «разрушением многовековой культуры».

На вопрос о политико-психологической значимости проблемы клеветнических слухов, преднамеренно распускавшихся буржуазией о Советской власти, особо остановился В. И. Ленин в речи при закрытии X съезда РСДРП. Как на средство борьбы со слухами он сослался на брошюру Э. Кларка «Факты и домыслы о Советской России»[2, с. 126]

* *
Проблема слухов оказалась в поле внимания исследователей и в связи с необходимостью внедрения печати в деревне, остававшейся еще в значительной степени неграмотной и в силу этого подверженной стихии суеверных домыслов. Сейчас трудно без улыбки читать пожелтевшие страницы периферийных газет 1922-1923 гг., в которых комментировались слухи о «скором конце света» в связи с падением крупного метеорита, небесный след которого видели в нескольких губерниях Центральной России-В сообщениях газет тогда энергично разоблачались досужие домыслы о полопавшихся в окнах домов стеклах, о том, что «метеор на четыре сажени ушел в землю», о том,, что он «весь золотой» и упал якобы в озеро Эльтон, в котором вода мгновенно закипела. Похожая ситуация возникла и в связи с крымским землетрясением 1927 г. Согласно циркулировавшим тогда слухам, Крым должен был «опуститься в Черное море», а некоторые газеты всерьез обсуждали эту возможность, подливая горючий материал в стихию слухов.

На рубеже 20—30-х годов слухи превратились в активное оружие недобитых врагов Советской власти. Они преднамеренно распространяли вымыслы о «божьей каре» за чтение журнала «Безбожник», о «моровой язве» в виде малярийной эпидемии, о тракторах, «от которых земля пропитается керосином и родить не будет». Каждое сколько-нибудь значимое событие — нота Керзона, убийство Воровского, конфликт на КВЖД — становилось отправным пунктом для распространения клеветнических слухов, а само событие толковалось как подтверждение достоверности самых невероятных вымыслов. Отмеченные прецеденты показывают, что проблема слухов совсем не нова для тех. Кто занимается пропагандой и контрпропагандой. Эта проблема пришла в современность осложненной достижениями научно-технической революции, используемыми во зло идеям революционного развития и вопреки духу разрядки международной напряженности. Для этой цели используется также широкий туристский обмен, радиовещание у громадный объем тончайших исследований в области психологии информационных процессов в приложении к процессам преднамеренной дезинформации.

Феномен слухов эмпирически хорошо знаком любому взрослому человеку, и особенно идеологическому работнику. Но, как это часто бывает, хорошо знакомые явления труднее всего поддаются дефинициям. Не пытаясь давать здесь строгих определений, уточним ряд критериев, позволяющих с некоторым приближением выделить феномен слухов в многомерном процессе социального общения.

Прежде всего, слух, как таковой, является феноменом межличностной (реже — публичной), но не массовой коммуникации. Тот факт, что каналы буржуазной печати, радио и телевидения порой становятся источниками слухов или отражают в своей продукции уже циркулирующие слухи, способствуя таким образом их дальнейшему распространению, не меняет главного — обязательности критерия межличностного общения. Непосредственное восприятие реципиентом сообщений средств массовой информации не относится к собственно циркуляции слухов. О слухах можно говорить лишь после того, как некоторый сюжет, даже почерпнутый из продукции массовых средств, становится фактом межличностного общения. Регулярные колонки в журналах («Вашингтонские слухи» в журнале «Ю. С. Ньюс энд Уорлд Рипорт», например) иногда распространяют заведомо недостоверные сообщения в виде инспирированной «утечки информации» в интересах тех, кому это выгодно по политическим мотивам. Сообщения такого рода отнюдь не всегда являются слухами в точном значении этого слова, даже если они названы таковыми.

Далее, по своим коммуникативным функциям слухи относятся к типу информативных сообщений, т. е. таких, ядро которых составляют сведения о реальных или вымышленных событиях. Следует подчеркнуть, что понятие «информативность» здесь используется в терминах теории коммуникации и ни в коей мере не предполагает достоверности сообщаемых сведений. Напротив, факты, ставшие сюжетами слухов, в процессе передачи искажаются, иногда до неузнаваемости, в соответствии с выявленными закономерностями изустной передачи сообщений.

Наконец, для слуха характерно то, что передаваемые сообщения эмоционально значимы для аудитории.

Таким образом, под слухами и их циркуляцией понимаются такие процессы межличностного общения, при которых некоторый эмоционально значимый сюжет становится достоянием обширной и чаще всего рассредоточенной аудитории. Своевременное выявление эмоциональной характеристики слуха, определение границ его распространения, интенсивности его циркуляции позволяют вынести квалифицированное суждение о доминирующих в некоторой социальной общности настроениях и мнениях, об информационной обстановке и возможных путях ее улучшения, если она неудовлетворительна. Сам факт появления слуха — стихийно возникшего или преднамеренно распространенного — свидетельствует о том, что интерес людей к важной (по их представлениям) проблеме остался не удовлетворенным через средства массовой коммуникации. Этот вывод был сделан советскими исследователями еще в 20-е годы, и основания считать, что он не утратил своей значимости и поныне. Например, слух о неудаче со строительством телевизионной башни в Риге, о просчетах в ее проекте, отмеченный и умело разоблаченный газетой «Советская Латвия» [7], в конечном итоге являлся результатом дефицита информации по волнующему людей вопросу и недоработкой Местных органов печати, радио и телевидения, лекторского актива.

Анализ феномена слухов требует выявления ряда характеристик — пространственно-временных, экспрессивных и информационных.

Закономерность распространения изустно передаваемых сообщений внутри социальных групп в пределах некоторого пространства позволяет классифицировать слухи по миому общему признаку — по уровню, на котором они циркулируют. Как следствие, можно выделить слухи «локальные», отмеченные внутри относительно небольшой социальной группы, которой может быть население деревни или городка, коллектив предприятия или учебного заведения, зрители кинотеатра или стадиона, пассажиры поезда или теплохода. В марте 1984 г. президент Пакистана Зия-уль-Хак, выступавший в Пешаваре перед громадной аудиторией, заполнившей городской стадион, вдруг увидел, что его слушатели быстро исчезают. Вскоре выяснилось, что среди присутствовавших возник и моментально распространился слух о том, что под трибуной президента заложена бомба большой мощности. Этот «локальный» слух был весьма недолговечным — бомбы не было, что выяснилось тотчас же, но сам факт успел стать «новостью», немедленно распространенной мировыми информационными агентствами. Следующий уровень можно назвать «региональным»: это ситуация, при которой слухи могут циркулировать в связи с ценностями и целями населения области или группы областей, республики, географического региона. Отмечен факт ограничения распространения слухов региональными рамками по принципу религиозности, этнического расселения, занятия определенными промыслами, подверженности общей опасности в стихийном бедствии. Наконец, следует выделить уровень «национальный» и «межнациональный». Придя в какую-то страну с «помощью» зарубежного радиоголоса, некоторой слух циркулирует в национальных рамках, утратив любые межнациональные черты. Именно так происходило преднамеренное «подсаживание» провокационных слухов в событиях в Венгрии в 1956 г., в Чехословакии в 1968 г., в Польше в начале 80-х годов.

Временные рамки, в пределах которых может циркулировать слух, обычно ограничиваются контрпропагандистскими мерами и их эффективностью. Однако могут быть ситуации, в которых «локальный» слух, прекращенный своевременным информационным противодействием, возрождается в другом, месте или превращается в «региональный». Возможны также ситуации, характеризуемые долговременным циркулированием одного и того же сюжета. Один из драматических примеров подобного рода был описан в газетной статье В. Щепоткина «Ходят слухи...» [5]. Автор рассказал об информационном бездействии руководителей одного среднерусского города в условиях, когда в результате холодов был выведен из строя отопительный котел. Заурядная авария стала обрастать «подробностями», которые приводили к выводу о чуть ли не преднамеренной диверсии. За суматохой работ по ликвидации аварии работники горисполкома не дали жителям города никакой информации о том, что действительно произошло. Развязка наступила через несколько месяцев на выборах в местные Советы. Председатель исполкома, вновь выдвинутый кандидатом в депутаты городского Совета, оказался неизбранным...

По экспрессивной характеристике, составляющей тип эмоциональных состояний, отражаемых сюжетом слуха и типом доминирующей эмоциональной реакции, различают три типа слухов, характер которых достаточно ясно представлен в их обозначениях: «слух-желание», «слух-пугало» и «агрессивный слух» [9].

«Слух-желание» чаще всего представляет собой попытку выдать желаемое за действительное, причем в условиях, когда реальность приходит в противоречие с тем, что людям необходимо. Хрестоматийным примером такого слуха стало долгожданное и долго обсуждавшееся в середине XIX в. в среде русских крепостных крестьян освобождение. Молва утверждала, что освободят всех участников Крымской войны (отчего многие добровольно шли в армию), упоминались и другие условия. Эти слухи отражали страстное стремление крестьян к свободе и в то же время веру в доброго «царя-батюшку». Однако задержавшееся на несколько лет после окончания Крымской войны освобождение и несбывшиеся надежды порождали массовый протест, восстания и побеги. Циркуляция стихийно возникавших слухов, таким образом, в чем-то ускорила складывание ситуации, в результате которой царское правительство действительно вынуждено было отменить крепостное право.

Слухи, отражавшие желания и надежды, в XX в. стали средством активной деморализации политического противника. В истории пропаганды зарегистрированы прецеденты преднамеренного распространения таких слухов с задачей деморализации людей в военных условиях. Гитлеровская агентура многократно распускала в США слухи типа: «Война к рождеству кончится»; «Германии не хватит нефти и на полгода»; «Через два-три месяца в Германии будет государственный переворот». Нечто подобное было в годы «странной войны» во Франции. Каждый раз, когда подходил фигурировавший в сюжете такого слуха срок, а желаемое не происходило, как правило, наступала заметная депрессия общественных настроений, усиление негативно окрашенных оценок в мнений.

«Слух-желание», который мог иметь далеко идущие политические последствия, возник в дни переворота в Чили в сентябре 1973 г. В условиях крайней неопределенности по всей стране разнеслась «новость» о том, что сохранившая верность правительству Альенде бригада под командованием прогрессивно настроенного генерала Пратса движется к столице, «обрастая, как снежный ком, добровольцами». В такой форме этот сюжет был зафиксирован зарубежными агентствами, подхвачен прогрессивными радиостанциями и органами печати. К несчастью, слух оказался недостоверным. Карлос Пратс (находившийся в Сантьяго по домашним арестом) был доставлен на телевидение, «проинтервьюирован» перед широкой аудиторией, и это оказало временно деморализующее влияние на силы, готовые было сопротивляться перевороту.

Из приведенных примеров видно, что «слух-желание» не является таким малозначительным и безобидным феноменом, каким может выглядеть на первый взгляд. Стимулируемые им ожидания закономерно сменяются фрустрацией, которая, в свою очередь, способна порождать либо агрессивность, либо апатию, нарушая нормальное функционирование социальных общностей.

«Слух-пугало» обычно выражает боязливое предвидение каких-либо неприятных событий и становится возможным благодаря довольно распространенной привычке не очень далеких или суеверных людей пессимистически ожидать худшего. Мотивом для воспроизведения «слуха-пугала» чаще всего служит удовлетворение от разделенного с кем-либо страха и тайная надежда на возможность опровержения пугающего сюжета. Но даже если опровержение не происходит из-за отсутствия у слушателя соответствующей информации, то разделенный страх переносится легче. «Слухи-пугала» часто возникают в периоды социального напряжения или острого конфликта (стихийное бедствие, война, революционная ситуация, государственный переворот и т. д.), и их сюжеты варьируют от просто пессимистических до откровенно панических. Преднамеренное распространение слухов такого типа давно стало излюбленным элементом идеологических, политических и экономических диверсий.

Так, в борьбе против пришедших к власти антиимпериалистических сил противник в течение десятилетий использует достаточно ограниченный набор «надежных» сюжетов. Некоторые из них видоизменяются в зависимости от культурных, религиозных традиций аудитории, другие же остаются практически неизменными. Последние касаются, например, приближающегося якобы повышения цен на продукты или их полного исчезновения (Чили, 1971—1973 гг.; Никарагуа, 1980 г.; Афганистан, 1980 г. и т. п. Принимая эти слухи за чистую монету, многие люди бросаются лихорадочно приобретать зачастую вообще не нужные им товары или в неразумных количествах, что приводит к действительному искажению конъюнктуры рынка: товары исчезают или растут в цене. При недостаточном внимании к этому явлению со стороны руководства доверие к официальным источникам может снижаться, а доверие к источникам слухов возрастать.

Аналогичным образом распространяются слухи о грядущем контрнаступлении реакции, военном перевороте, о неотвратимом отмщении гражданам, активно сотрудничающим с революционными силами, и т. д. Усиление пессимистических настроений стимулируется также весьма типичными слухами об имеющихся якобы разногласий в борьбе за власть среди руководителей прогрессивной партии и правительства.

В странах, большинство населения которых малограмотно, в которых имеются некоторые специфические традиции и проблемы, под них обычно подстраиваются «распространяемые сюжеты: прогрессивные руководители будто бы планируют истребление всех нетрудоспособных стариков и калек (Эфиопия, 1975 г.), стерилизацию детей (Мексика, 1974 г.; Индия, 1975 г.). В период коллективизации в нашей стране по различным районам Кавказа и Средней Азии циркулировал удивительно однообразный слух будто в колхозах всех мужчин и женщин заставят спать «под одним большим одеялом». Примечательно, что аналогичные слухи распространялись впоследствии в тех традиционно мусульманских странах Азии и Африки, которые вставали на прогрессивный путь кооперации сельского хозяйства. Очень характерно для буржуазной пропаганды периодическое распространение «слухов-пугал» — вроде того, который упорно распространялся в разных штатах США в 1981 г.: «Русские спрятали в океане вблизи Манхэттена и у берегов Калифорнии кобальтовые бомбы» — и вызвал поток писем американских граждан в Москву с просьбами «не взрывать эти бомбы», «убрать бомбы» и т.д.

Агрессивный слух обычно основывается и а предрассудке и выражает собой резко негативное отношение некоторой группы людей к объекту, фигурирующему в сюжете слуха. Элемент агрессивности часто присутствует в пугающих слухах. Не случайно, например, что под влиянием слухов о стерилизации детей многие родители не только стали в панике забирать детей из школ, но и в ряде случаев устраивали погромы; реакцией на слух о «большом одеяле» подчас становились контрреволюционные акции крестьян, поощряемые реакционным мусульманским духовенством; слухи с сюжетами типа «кобальтовых бомб» стимулировали очередные всплески антисоветских настроений по поводу «русской военной угрозы», помогая военно-промышленному комплексу добиваться новых ассигнований на вооружения.

Вообще «агрессивные слухи», так же как и «слух-пугало», чаще возникают в период социальных напряжений, но преимущественно таких, которые связаны с межгрупповыми конфликтами (хотя известны случаи, когда схема «они — мы» срабатывает даже при явно стихийных бедствиях — последние приписываются проискам враждебных группировок). Вот некоторые характерные сюжеты: «В Леопольдвилле конголезцы вырезают белое население» (Конго, 1960 г.); «Беспорядки в Панаме вызваны кубинскими агентами» (Вашингтон, 1964 г.); «Правительство отправляет пищевые продукты на Кубу л в Россию» (Никарагуа, 1980 г.) и т. д.

Очевидно, что деление на «слухи-желания», «слухи-пугала» и «агрессивные слухи» во многих случаях достаточно условно, поскольку один и тот же циркулирующий сюжет способен выражать различные отношения и эмоции в различных слоях антагонистического общества.

Столь же условна классификация на основании второй — информационной — характеристики, выражающей степень достоверности слухов, т. е. степень соответствия сообщаемых фактов существенным сторонам действительного события. По этому основанию слухи подразделяются на четыре типа: от абсолютно недостоверных (отражающих по-существу только настроения аудитории) до относительно близких к действительности. Условность в данном случае определяется тем, что в процессе Циркуляции сюжет слуха трансформируется, чем снижается степень его достоверности.

Вместе с тем замечена и противоположная закономерность — повышение достоверности слухов, когда их сюжеты стимулируют события. Так было в приведенных выше слухах об отмене крепостного права в России и действительном исчезновении продуктов питания из-за их неумеренной закупки людьми, побуждаемыми слухом об их скором исчезновении. Та же закономерность отмечается и в ходе наблюдений за подготовкой реакционных переворотов в ряде стран Латинской Америки. Длительное распространение слухов о грядущем перевороте порождало. У населения нарастающее ощущение неопределенности, нервозность, стресс и снижало способность к организованному сопротивлению, а действительный переворот воспринимался колеблющимися слоями как облегчение, связанное с ликвидацией неопределенности.

В конечном счете трансформация слухов в любую сторону отнюдь не приводит к их полной достоверности, так как передающие сюжет люди неизбежно привносят при каждом последующем изложении какие-то новые детали, опускают другие, заостряя внимание на чем-то, им представляющемся важным. Общие тенденции в трансформации слуха при его циркуляции в некой социальной среде выражаются тремя типами процессов — сглаживанием, заострением и адаптацией.

Первая тенденция состоит в том, что фабула становится короче за счет исчезновения тех деталей, которые данной аудитории представляются несущественными. Такими деталями могут стать цвет и марка столкнувшихся автомобилей, одежда и имена участников события, дата предстоящего события, название места происшествия.

Вторая тенденция состоит в увеличении масштабов тех деталей, которые представляются существенными: количества действующих лиц, количества жертв, степени достигнутых успехов, имевших место неудач, социальной значимости события и т. д. Подчеркнем, что бессознательная оценка существенности или несущественности конкретных деталей определяется не только и не столько их объективным соотношением, сколько свойственной аудитории моделью мира — доминирующими ценностными ориентациями, ожиданиями, нормативными установками. В зависимости от них та или иная деталь может оказаться «сглаженной» либо, наоборот, «заостренной». Скажем, если одежда, цвет волос, глаз, имена участвовавших в драке людей отражают их национальную, религиозную, классовую принадлежность, а в регионе сложились напряженные отношения, слух может быстро приобрести агрессивную окраску, а соответствующие детали станут доминирующими (хотя в действительном событии могли играть второстепенную роль); цвета попавших в аварию автомашин становятся существенными деталями в культуре, где царят предрассудки цветовой символики; марки и номера автомашин — в аудиториях, связывающих с этими признаками социальную принадлежность водителей или пассажиров, и т. д.

В приведенных примерах легко просматриваются черты третьей из отмеченных тенденций — адаптации фабулы слуха к доминирующей и аудитории модели мира. Более строгой иллюстрацией этой закономерности служит лабораторный эксперимент, в котором одному из испытуемых в группе белых американцев демонстрировалась в течение нескольких секунд фотография двух спорящих мужчин: белого и негра. Белый вооружен раскрытой бритвой, черный безоружен. Первый испытуемый рассказывал содержание фотографии второму (который фотографии не видел), второй — третьему и т. д. Характерный эффект состоял в том, что в результате серии последовательных передач бритва «перескакивала» из рук белого в руки негра — сказывался жесткий стереотип «агрессивного негра».

Сглаживание, заострение и адаптация могут дополнять друг друга и по мере распространения слуха приводить к радикальному отклонению его фабулы от реальности. Если же при этом распространение слуха направляется соответствующей деятельностью спецслужб, то его фабула может вообще не иметь объективного референта, и тем не менее, как уже отмечалось, циркулирование слуха способно в определенных случаях служить фактором, обусловливающим подлинное осуществление событий, напоминающих его сюжет.

Отсюда возникает главная задача исследования слухов — выяснение условий и причин их возникновения, что делает возможной разработку средств активного противоборства.

Еще в 1924 г. известный советский исследователь Я. Шафир писал: «Слух прежде всего возникает на определенной почве. Это значит, что поводом для него является чей-нибудь серьезный и значительный интерес (неудовлетворенный в действительности), который находит себе в слухе, как в известном продукте общественной фантазии, удовлетворение, большей частью в многократно опосредованном виде» [9, с. 119].

Справедливость этого прозорливого замечания подтверждена последующим развитием социологии и социальной психологии стихийного поведения. А именно, возникновение и распространение слухов обусловливаются прежде всего общесистемными закономерностями социально-информационного процесса, который, как всякое системное образование, не терпит пустующих связей, заполняемых в данном случае «продуктами общественной фантазии». (В этом смысле возникновение слуха сродни произвольному формированию логически недостающих смысловых фрагментов в когнитивной системе.) Злонамеренная работа враждебных аудитории пропагандистов и агитаторов способна служить стимулом и содержательным ориентиром, но ни в коем случае не причиной возникновения слуха: слух может быть умышленно «подсажен» только там и тогда, где и когда для этого возникают необходимые условия — информационный вакуум, выражающийся в неудовлетворенном интересе. Данное методологическое положение следует считать главным для понимания природы слухов и для практической борьбы с ними.

Раскрывая это положение, мы сталкиваемся с двумя решающими условиями, совокупность которых и составляет основную причину возникновения и распространения слухов и выраженность которых определяет в основном интенсивность циркуляции.

Первым из таких условий является интерес аудитории к некоторой теме. Наивной считается, скажем, попытка распространить среди жителей европейского города слух о повышении цен на верблюдов в Саудовской Аравии: каждый слушатель легко поверит сообщению, но не станет передавать его другим. Поэтому, кстати, нередко приходится наблюдать циркуляцию слуха в достаточно ограниченных аудиториях при практической непроницаемости для данного сюжета других аудиторий, находящихся в контакте с первыми, но не заинтересованных в данной теме.

Напротив, самое нелепое сообщение» имеет шанс быть переданным дальше, если оно вызывает интерес. Множество смехотворных (а иногда трагикомичных) ситуаций подобного рода можно обнаружить как в практических исследованиях, наблюдениях, так и в художественной литературе. Вспомним, какие невероятные гипотезы приобретали силу бесспорности среди обитателей города N после скандального разоблачения странных махинаций Чичикова с мертвыми душами — Чичиков оказывался похитителем шестнадцатилетней губернаторской дочки, фальшивомонетчиком, шпионом нового губернатора и даже Наполеоном, выпущенным англичанами с острова Святой Елены и засланным в Россию.

Однако никакой интерес сам по себе недостаточен для возникновения слуха — для этого, как отмечалось, нужен интерес неудовлетворенный. При наличии исчерпывающей и не подлежащей сомнению информации о некоторой теме вероятность возникновения слуха, касающегося данной темы, стремится к нулю. Отсюда второе условие — дефицит надежной информации. Подчеркнем, что речь здесь идет не об объективной достоверности имеющихся сведений, а о субъективной оценке степени собственной осведомленности. Так, самые точные сведения, полученные из источника, не пользующегося у аудитории доверием, сохраняют информационный дефицит, тогда как ложные сведения из престижного для данной аудитории источника ликвидируют дефицит и блокируют распространение слухов.

Поэтому если речь идет о достаточно масштабных аудиториях и о политически значимых событиях, проблемах (большую часть сведений о которых люди обычно получают не эмпирически, а через различные каналы массовой, публичной и межличностной коммуникации), то дефицит надежной информации определяется отношением двух переменных: количества официальных сообщений по данному предмету на данный момент времени и степени доверия к источнику официальных сообщений.

Таким образом, понимая под интенсивностью (С) быстроту распространения слуха, широту охватываемой аудитории и объем привлекаемого внимания (который может быть определен через количество межличностных контактов, содержащих упоминание о сюжете), ее зависимость от интереса к теме (И) и дефицита надежной информации (Д) может быть представлена при помощи квазиматематической иллюстративной модели (рис. 1):

С=И*Д

Здесь уместно говорить именно о произведении, поскольку результат прямо пропорционален величине каждого из сомножителей, а приближение любого из них к нулю приводит к нулю также и интенсивность слуха.

Далее, дефицит надежной информации можно считать обратно пропорциональным количеству официальных сообщений на данный момент времени (к. с. (в)) и степени доверия к источнику сообщений (д. и.):

Объединив модели (рис. 1 и 2), получим компактную и удобную для использования схематическую зависимость:

Иными словами, интенсивность циркулирования слуха (С) прямо пропорциональна интересу аудитории к теме (И) и обратно пропорциональна количеству официальных сообщений на данный момент (к. с. (в)) и степени доверия к источнику сообщения (д. и.)- Однако необходимо подчеркнуть, что приведенная модель охватывает только содержательные условия возникновения и распространения слухов и не касается собственно функциональных мотивов, которые также необходимо иметь в виду.

Так, циркулирование слухов облегчает межличностные контакты, как бы дает им дополнительный импульс, и поэтому косвенным условием возникновения слухов становится депривация функциональной потребности в общении. Устная передача «неофициальных сведений» подчеркивает подчас социально-психологический статус передающего, престижную близость к источнику, поэтому распространению слухов способствует неудовлетворенная потребность индивидов в социально-психологическом самоутверждении. Циркулирование слухов, в том числе даже «слухов-пугал», как оказалось, способно в некоторых случаях снижать эмоциональное напряжение в большой группе (через идентификацию по аналогии — «всем плохо»), а значит, эмоциональное напряжение само по себе служит дополнительным фактором возникновения слухов. В то же время невыносимой для людей может стать эмоционально обедненная, длительно лишенная значимых событий обстановка, при которой потребность во впечатлениях реализуется за счет циркулирования слухов.

Последнее обстоятельство оказывается теоретически и практически особенно существенным. Еще Н. В. Гоголь, говоря о причинах столь интенсивного распространения слухов по поводу Чичикова, обращал внимание на то, что город N в течение трех предшествовавших месяцев был лишен каких-либо вестей или хотя бы сплетен («комеражей»), которые, «как известно, для города то же, что и своевременный подвоз съестных припасов» [4, с. 432]. В данной связи можно вспомнить и о пребывающих в длительном бездействии армейских подразделениях, первым признаком деморализации

которых может оказаться циркулирование различных слухов, сплетен, и о неработающих старушках, чьи языки подчас становятся бедствием для проживающих с ними в квартале одиноких мужчин и женщин, и т. д. Иными словами, при депривации функциональных потребностей (прежде всего надситуативной потребности во впечатлениях) люди начинают активно, хотя, как правило, и бессознательно, выискивать лакуны в Информационной микроситуации путем искусственного выдвижения на передний план второстепенных, малозначительных в норме интересов и заполнять эти найденные лакуны продуктами собственной фантазии. Поскольку практически в любой ситуации воз можно актуализовать такой интерес, который остается неудовлетворенным, то здесь уже содержательные закономерности типа когнитивного баланса продолжают играть вспомогательную роль. Решающее значение приобретают еще более глубокие закономерности — вроде тех, которые обнаруживают себя спонтанным аутогенетическим продуцированием образов в сурдокамере или в условиях длительной индивидуальной изоляции.

Итак, циркуляция слухов представляет собой феномен, в котором проявляются системные социально-информационные, социально-психологические и общепсихологические закономерности. Изучение этих закономерностей и типичных эффектов в рамках буржуазной социальной психологии создает предпосылки для намеренного использования слухов в целях манипулирования общественным мнением, настроениями и поведением людей. Известный американский теоретик психологической войны П. Лайнбарджер следующим образом формулирует задачу: «Пропаганда посредством распространения слухов состоит в планомерном использовании слухов для воздействия на ум и чувства данной группы людей с определенной, имеющей общественное значение целью, будь то военной, экономической или политической» [6, с. 66].

В целом умышленное распространение слухов ориентировано на идеологическое запутывание масс, и поэтому оно, конечно, не входит и не может входить в арсенал методов пропаганды, имеющей стратегической целью «полную и полнейшую ясность» классового сознания и руководствующейся ленинскими принципами [1, с. 110]. Столь же несомненно, однако, и то, что теоретикам и практикам коммунистической пропаганды (в социалистических странах и в странах капитала) необходимо изучать закономерности и эффекты циркуляции слухов для того, чтобы своевременно и надежно противодействовать диверсиям и в конечном счете выбить из рук противника это опасное оружие.

Средства противодействия распространению слухов (как стихийному, так и умышленному) можно разделить на две группы: профилактические мероприятия и активные контрмеры.

Для систематизации первой группы средств полезно вернуться к наглядной модели (3). Она показывает, что «слухоустойчивая» информационная система должна сочетать высокую оперативность сообщений (чтобы на каждый данный момент времени количество официальных сообщений — к. с. (в) — об интересующем предмете оказывалось оптимальным) с неизменно высокой достоверностью (чтобы доверие к источнику — д. и. — всегда сохранялось на максимальном уровне) и с хорошо налаженной, активной обратной связью между источниками и аудиторией, которая бы обеспечивала чуткое, своевременное реагирование на возникающие в аудитории интересы (И) .

Разумеется, практическая реализация такой системы связана с целым рядом специфических трудностей. Одна из них состоит в том, что повышение оперативности информирования повышает и вероятность проникновения в систему недостаточно проверенных сведений и, следовательно, в тенденции может снижать доверие аудитории к источнику. Поэтому речь должна идти не о беспредельном повышении быстроты передачи сообщений, а о достижении такой оптимальной быстроты, при которой система остается достаточно застрахованной от содержательных искажений информации. Этому способствует правильная иерархизация подсистем, включая различные каналы массовой и публичной (в открытых аудиториях) коммуникации, активное участие аудитории в работе официальных органов и т. д. Общему снижению вероятности возникновения слухов служит также широкая вовлеченность населения в полезную совместную деятельность, наполненную социально значимыми, эмоционально насыщенными событиями.

Принимая во внимание указанные соображения, нетрудно понять, что типичные для капиталистического общества системы социальной информации не имеют реальных возможностей для достижения высокой слухоустойчивости. В числе способствующих этому факторов неизбежная массовая безработица, наличие слоев, живущих на нетрудовые доходы, частная собственность на органы печати, исключающая в норме выраженную общность целей между коммуникаторами и аудиторией, а также активное участие последней в работе средств массовой коммуникации. Тому же содействуют и соответствующие принципы функционирования буржуазной массовой коммуникации (конкуренция, погоня за сенсациями и т. д.). Более того, перед капиталистическими системами информации обычно и не стоит задача стратегической борьбы со слухами — напротив, для них в норме необходимы высокий уровень шума вообще и высокая интенсивность циркулирования слухов в частности.

Развитой социализм, обеспечивающий всеобщую вовлеченность населения в общественно полезный труд, централизацию и принципиальную ответственность всех информационных органов за достоверность сообщаемых сведений, активное участие населения в управлении государством и его высокое доверие к официальным органам информации, создает объективную возможность и необходимость ликвидации условий для распространения слухов. Однако слабым звеном системы пока еще остается недостаточная оперативность передачи сведений, порой недопустимая отсроченность во времени между событиями (начинающими вызывать интерес публики) и официальными сообщениями о них. Возникающими лакунами подчас способны пользоваться враждебные пропагандисты, «подсаживая» различными способами выгодные им версии событий, циркулирующие в качестве слухов.

В этом невольную помощь нашему идеологическому противнику оказывают те, кто недостаточно ответственно относится к воспринимаемой и передаваемой ими информации, не умеет критически анализировать сообщение, выявлять политический характер источника и его задачи. Иногда такие люди пытаются компенсировать недостоверными, тенденциозно искаженными сведениями дефицит глубокого содержания собственной личности, пользуясь своей мнимой «информированностью» для самоутверждения, привлечения к себе внимания собеседников.

Практическая проверка целого ряда предположений в различных политических ситуациях приводит к выводу, что эффективность того или иного метода активного противодействия слухам определяется общей информационной обстановкой. Например, при низком уровне доверия аудитории к данному источнику прямое выделение сюжета для его разоблачения, даже при наличии веских аргументов, может только способствовать более интенсивному распространению слуха. В этом случае целесообразно, не упоминая о слухе и о его сюжете, найти косвенный повод для массированной передачи информации, содержание которой радикально противоречило бы содержанию слуха. Там же, где имеется высокая степень доверия к источнику, прямое и аргументированное опровержение слуха оказывается более эффективным и, как правило, кладет конец его циркуляции. Этот способ противодействия слухам неоднократно апробирован в практике коммунистической пропаганды и лежит в русле партийных указаний: «Очень важно, чтобы пропаганда не обходила острых тем, не боялась затрагивать так называемые трудные вопросы) [3, с. 75].

В последней связи уместно отметить роль юмора в развенчании слухов, напомнив, в частности, об убедительном эффекте целого ряда остроумных заметок под специальными рубриками типа: «Говорят, что.. А как на самом деле?» (газета «Советская Россия»), «По слухам и авторитетно» (газета «Комсомольская правда»).

Слухи — серьезное оружие буржуазной пропаганды. Оно представляет опасность, если с ним не бороться или бороться неумело, без знания закономерностей, которые обусловливают возникновение и циркуляцию слухов. Оно не страшно, если известно, как ему противодействовать если знания о закономерностях возникновения и функционирования слухов своевременно и умело применять, сочетая профилактические мероприятия с оперативными контрмерами