Статьи по психологии

Воля к власти

Почитать философов – значит показать как люди мыслили их мыслямидоних, как не мыслили при них, как мыслили после них, как мыслят их мыслями сегодня и, наконец, как мы сегодня мыслим их мыслями, которые высветились в их текстах только сейчас.

Так или иначе в представлении большинства образованных людей закрепилось мнение, что Фридрих Ницше был страстным проповедником идеи о том, что не столько интеллект создает волю, сколько воля создает интеллект. Причем не просто воля, а именно злая воля, воля к власти, к подчинению, к насилию. Именно стремление к господству и порождает культуру. Отсюда множество основополагающих для трагедии человеческого существования парадоксов: чтобы стать лучше – следует быть злее и более жестоким; жизнь, постигающая жизнь, в глубине своей темна и трагична; для того, чтобы жизнь утвердить – ее признанные формы следует отрицать и т.д.[1]. Для исследователей же философского творчества Ницше представилось широкое поле всевозможных интерпретаций. Одни акцентировали свое внимание на "воле к власти" как сердцевине ницшеанской идеологии, в то время как другие предпринимают попытки смягчить вызывающее обычно осуждение положение философа: "Падающего – подтолкни", как-то "очеловечить варварское" в суждениях мыслителя и оградить его от обвинений в создании идеологии фашизма. Мартин Хайдеггер, творивший в середине XX века, в русле идей гуссерлианства создал философию "человека" как "наличного бытия", "вот-бытия" (Da-Sein) находящегося в "просвете Бытия". Основная его идея: утверждение "фактической наличности" человеческого бытия важнее которой ничего нет, несмотря на укорененность в Бытии[2]. Человеческая сущность схватывается только в языке – это то единственное и отличное от других сущее, которое способно само поставить вопрос о бытии[3]. Если Ницше – одна из центральных фигур в философии конца XIX века, то Хайдеггер по праву считается в мировой философской мысли XX века просто "философом века".

Сами по себе мысли обоих философов никогда не были новыми даже для их времени. С этой точки зрения "ницшеанство" и "хайдеггерианство" существовали задолго до Ницше и Хайдеггера, но не в той форме. Кричащие противоречия между требованиями бурлящей жизни и этикой давно волновали философов. Вся послегомеровская культура (включая Платона, но не Сократа) полна требований: усиливающееся с "прогрессом" господство посредственности, "серости", которое мешает росту значения аристократии, власти лучших; превзойти окружающих и презирать их; делать зло для достижения добра; прийти от философии цинизма к философии сознательной лжи и т.д. Искаженные сестрой Ницше – Фёрстер (если искажение было, конечно) идеи, подобранные в книге "Воля к власти", не так уж далеки от действительных идей (как показала история) "Капитала" Маркса. И там и тут рискованное воспламенение людей, требование немедленного действия, обращение к мощи, к силе, насилию и власти. У Ницше – больше в духовной жизни, у Маркса в "диктатуре пролетариата". Не лишены этого и идеи "национального социализма". Недаром Г.В.Плеханов обвинял В.И.Ленина, что его "окружают ницшеанцы". А идеи Хайдеггера? Требования: освободиться от "схоластики рационализма" в пользу "живой жизни"; пойти навстречу "подпольному человеку" Достоевского и понять миp исходя из его "наличного состояния"; перейти от воспевания Истины как знания к "вслушиванию" в Истину, как искусство и т.д. Все это было и до Ницше и Хайдеггера.

Историческое значение и роль обоих философов, следовательно , заключается не столько в создании "нового", сколько в определении специфического для их времени "узла идей", позволяющих людям найти "иное начало" при вопрошании о своем месте в мире. Конкретно это выразилось в том, что и Ницше и Хайдеггер по сути выступали против картезианских традиций в философии и оказались выдающимися представителями того философского течения, которое активно включилось в борьбу за "мировое влияние" в условиях преобладания и даже кажущегося господства рационализма. Оба мыслителя выступили против ведущих идей времени, предопределяя мышление людей будущего. В этом их действительная актуальность.

-2-

Философию Ницше невозможно понять без глубокого осмысливания трагедии удивительного, казалось бы, несоответствия между недостатком физического и духовного здоровья и пафосом утвердить для людей именно это здоровье. Немощь, сострадание к людям и предчувствие безумия оказались преобразованными в пафос жизненности и мощи, силы, насилия и жестокости. В сбалансированном единстве дионисийского и аполлонического начал постепенно начинает преобладать Дионис, хотя "в самый последний момент" можно увидеть возвращение к Аполлону[4]. Одно дело – идеи, высказанные в "Рождении трагедии". Там провозглашается, что "музыка и трагический миф в одинаковой мере суть выражения дионисической способности народа и неотделимы друг от друга... При этом в сознании человеческого индивида... это дионисическое подполье мира может и должно выступать как раз лишь настолько, насколько оно может быть затем преодолено аполлонической просветляющей и преобразующей силой...”[5]. Другое дело – мысли, появившиеся в "Ессе Номо" и переписке "Дионис против Распятого"[6]. Здесь Ницше неожиданно превращается в "распявшего самого себя Диониса", или просто в "Распятого". Среди ключевых понятий ницшеанской философии: "нигилизм", "переоценка всех ценностей", "воля к мощи" (сужаемая обычно до понимания как “воли к власти”), "вечное возвращение того же самого" и "сверхчеловек" – каждое может быть взято за основу как определяющее целое. Философия Ницше двусмысленна, двойственна, амбивалентна – и в этом ее величие. Он поднял и осветил центральные проблемы духовной жизни людей, так что каждый мыслитель пытается "перетянуть его на свою сторону". Не Ницше мыслил мыслями фашизма и кoммунизмa, а наоборот, тоталитарные идеологии пытались приспособить его мысли к своему миропониманию, пытались "мыслить по-ницшеански".

Социальная философия Ницше исходит из протеста против жизни "простого смертного", подчиненной стадным инстинктам. Он упрекает старую добродетель справедливости в потакании слабым и провозглашает новую справедливость как волю жизненной силы к власти, которая не нуждается в посторонних "подпорках" и оправдывает сама себя. Воля к власти (мощи) – самая внутренняя сущность бытия, требующая “хотеть стать мощнее”, “расти”, а для этого “полагать ценности” и хотеть средств для их реализации. Вопрос о ценностях фундаментальней вопроса о достоверности. Мысли, приходящие на глиняных ногах, правят миром. Истина – это тот род неистребимых заблуждений, без которых определенный род живых существ не мог бы жить из-за страха. Истина – это лишь положение различных заблуждений по отношению друг к другу так, что одно заблуждение старше и глубже другого. Истина – не то, что нужно найти, а то, что нужно создать. Мерилом же наших сил служит то, в какой мере мы можем, не погибая от этого, признать необходимость ложных ценностей. Воля как центр силы из себя конструирует весь остальной мир и ценности. Ценности же – это условия сохранения и подъема сложных образований с относительной продолжительностью жизни внутри процесса становления. Чтобы не погибнуть перед истиной – нам остаются искусство и мифы. Человек, сущность которого "водится изнутри воли к власти" – сверхчеловек , устремленный в будущее. Тем самым сверхчувственное основание сверхчувственного мира сделалось бездейственным. "Бог мертв", его убили люди. В пафосе "ужасаиз-за этого" можно усмотреть возврат к поиску божественного Высшего начала[7].

Ф.Ницше многое предугадал и прежде всего опасность для "воли к власти" со стороны тысячелетних усилий метафизики по истолкованию бытия. Действительное назначение метафизической истины – это подменить "истиной бытия" именно "волю к власти", пошатнуть ее значимость. И здесь он был непримирим. Однако, Ницше не смог предвидеть, что созданная им элитарная и аристократическая философия “сверхчеловека” оказалась на практике наиболее пригодной для безликих "людей из толпы", которые, компенсируя свою слабость из-за неполноценности, обратились к насилию и имморализму. Подобно тому, как Нищие не понял, что жизнь упивающегося иллюзорным героизмом сверхчеловека по существу бесчеловечна, Маркс не смог предвидеть безжизненность человека, живущего в условиях отсутствия разнообразия и тотальной уравниловки. Вскрытая в "духе трагедии" жизни драма современной ему человеческой души предстала для Ф.Ницше как нечто постоянно требующее непрерывного творчества мифов, мифотворчества. "...Все мои сочинения суть рыболовные крючки; ...если ничего не ловилось, то это не моя вина. Не было рыбы..."[8].

-3-

Философия М.Хайдеггера также двойственна, двусмысленна, амбивалентна, как и философия Ф.Ницше, что, вероятно, и послужило причиной того, что именно Хайдеггер "заставил" философский мир относиться к Ницше серьезно, что именно Хайдеггер уловил в идеях Ницше одну из главных установок грядущего XX века: постановку вопроса о необходимости философии вообще (а не в каком бы то ни было виде)[9]. Более того, осмысление философии Нищие Хайдеггером "пало" на серединный, переломный период его творчества (1936-1942). И хотя М.Хайдеггер постоянно подчеркивал, что между ранним и поздним Хайдеггером ("Хайдеггером I и Хайдеггером II") нет принципиальной разницы[10], все же следует признать существенное влияние идей Ф.Ницше на философские установки "позднего" Хайдеггера. Вслед за Ницше, Хайдеггер, например, додумывает "до конца" основную идею нигилизма, ведущую к "убийству Бога"; показывает неизбежность для "отвергнувших Бога" прихода к "новому богу" из-за невозможности существовать для человека без посторонней поддержки; постоянно "вопрошает" себя и человечество о необходимости и, в то же время, невозможности "назвать" то, что оказалось "на месте Бога", терзающий человека ужас от этой невозможности. Само философское творчество М.Хайдеггера наглядно демонстрирует, какие идеи Ницше и каким образом работают в мыслях философов творивших после него в XX веке. Мы не говорим уже о других. Сказанное определяет не только философию Хайдеггера в целом, но и отдельные, в частности, интересующие нас в данном случае проблемы, поставленные мыслителем. Новизна и оригинальность идей, предложенных Хайдеггером, теперь уже не вызывает серьезных возражений, хотя самого философа такие сомнения посещали часто. "Видимо, борьба за сохранение традиции истощает нас, – признается он в письме к Блохманн от 27 июня 1926 года, – Создавать свое и охранять великое одновременно – превосходит силы человека... Из этого круга нет выхода – вот так и получается, что собственный труд кажется то важным, то вновь совершенно незначительным..."[11].

Согласно социальной философии М.Хайдеггера, "воля к мощи", или, более узко, "воля к власти", которой придавал столь большое значение Ф.Ницше, действовала в новоевропейском субъекте тайно уже с самого начала, но временно признавала над собой требование объективности, научной строгости и не объявляла себя единственным законом сущности. Лишь в последние десятилетия, в результате глубоких "метафизических" размышлений, выяснилось, что субъект, по сути, обеспечивает лишь самого себя. За субъектом все более решительно стала обнаруживаться "воля к власти", а содержанием “воли к власти” оказалась некая "воля к воле". Соответственно, "воля к власти" – это всего лишь проявление более глубинного процесса: "воли к воле". "Воля к воле" – это такой, возникший в западноевропейской традиции, процесс, который уже не подвластен человеку и который предпочитает гибель отказу от самоутверждения, всё берет под свой учет и контроль[12].

М.Хайдеггер является создателем оригинальной концепции "наличного бытия", т.е. человеческого бытия, концепции "вот-бытия" (Da-Sein). Философствование следует начинать с вопроса о сущем, с человеческой реальности, которая только и может раскрыть сущее, а именно с феноменологической онтологии. Только через выяснение сущности человеческого бытия (Da-Sein) можно раскрыть сущность собственно бытия (Sein). Причем человек находится "в просвете бытия" и может, поэтому, или подняться к "высшему" или, не поняв смысла этого "просвета", попасть в ад. Истинным отношением человека к миру является озабоченность своей деятельностью, единством с миром, отношением к общественности, отчужденностью. Через заботу человеческое существо порабощает само себя, постоянно ставя перед собой все новые и новые цели, и именно в этом процессе порабощения пытается обосновать и укрепить свою свободу. Страх, с одной стороны, заставляет человека, отказываясь от своего истинного бытия, растворяться "в массе" (Man), а с другой – именно страх потерять себя и раствориться в анонимности общественного заставляют человека преодолеть одиночество и вернуться к "личностному существованию". Поскольку человек "виновен изначально", то только совесть позволяет ему осознать это. Совесть – это особый долг перед самим собой, отказ от неподлинного существования, что требует решимости, которая может привести человека к подлинному цельному самобытию, вырывая его из безличного существования. Любую решимость человека предвосхищает решимость особого рода: "бытия-к-смерти", которая может придать существованию смысл и позволяет рассеять всякое "мимолетное самосокрытие"[13].

В наше время высшее знание обращается не к Логосу, как в прежние времена, а к соединению "науки и магии". Естествознание ("научное мышление") обращено к сущему, между тем как философия ("мыслящее мышление") стремится проникнуть к смыслу бытия. Если до Ницше философы обычно делили мир на субъект и объект, то с возникновением "философии жизни" возникла традиция понимать человека как "бытие в себе", подлинность которого раскрывается в вопрошании, направленном на самого себя.Хайдеггер стремится преодолеть противопоставление субъективного и объективного, он за "нерасчлененное бытие". Кантовская схема подведения явлений под схемы понятий рассудка отвергается Хайдеггером, а постоянно прогрессирующая рационализация ведет, по его мнению, в тупик, выход из которого в умении понять культуру личного мира души человека, погрузиться в субъективное переживание времени, в непридуманную человеческую жизнь с ее заботами и страстями, в человеческое сознание, в "бытие бытующего", поставить вопрос о значительности человеческой субъективности[14].

При ближайшем рассмотрении выясняется, что существуют два времени; с одной стороны, человеческое, время человеческого бытия, первоначальное (соотнесенное с жизнью человека), а с другой, мировое время, время природы, производное от человечески-личного – безличное время. Проблема состоит в том, что человек одновременно находится в этих двух разных "временах". Время, по Хайдеггеру, не субъективно и именно из времени можно понять истинное бытие. Подлинное (человеческое, а не мировое) время конечно, а поэтому конечно и бытие. Со смертью человека исчезают и время и бытие. "Временность" – это связь времени с человеческим существованием. Сущность временности в обнаружении единства "экстатических состоянии человека", когда прошлое и будущее сливаются в настоящем[15].

Тем не менее будущее обладает приоритетом, поскольку для каждого человека очевидно существование в будущем смерти как завершения временности. В отличие от человеческого времени, в "абстрактном времени", в мировом и общественном, человек встречается с внутримировым сущим. Мировое время оказывается по Хайдеггеру ни субъективным, ни объективным, оно было "раньше". Исходя из прошлого можно понять лишь "механическую причинность", а "жизнь как органическое целое", сознание и историю – лишь исходя из будущего. Если объяснение с научной точки зрения, опираясь на прошлое, подводит итог и ставит перед собой какую-то цель, которую стремится достичь, то это заведомо ложный шаг. Ведь цель – это то, что лишь наступит в будущем. Цель не задается прошлым, а определяется каждый раз заново из самого грядущего. "Истинная истина" не замкнута (хотя и целостна), она – открытость бытия времени. Главное в истине – не то, что уже есть, а то, чего ей не хватает, что еще только наступит. Время всегда разомкнуто в будущее, которое и определяет направление изменения мира. Плюрализм истины и свобода человека состоят как раз в том, что существует необходимость каждый раз постигать будущее заново. А его неведомость делает мир бесконечным. Поэтому, по Хайдеггеру, время неотъемлемо от субъекта и исчезает вместе с ним. Время и есть бытие, а без него прекращается. Постичь бытие может лишь такое мышление, которое поймет "время как горизонт бытия" в единстве с "временем как бытийностью заботы", поймет время в единстве прошлого и настоящего, "временящихся из будущего", время как скрытую историю. Бытие не вещественно, как это мыслит человек, исходя из европейских традиций. Но бытие и не идея, не мысль. Бытие – это то, .что открывается в горизонте времени, что открыто времени, что исторично, плюралистично и трансцендентно. То что есть – лишь дано в бытии, а не само по себе бытие, которое как бы ускользает от определения. "Не то что бытие где-то существует само по себе и сверх того еще ускользает от рассмотрения. Нет, ускользание бытия как такового – это и есть само бытие"[16]. Находясь "в просвете бытия", человек может не понять, где истина, а где заблуждение, где истинное время и "цель", а где ложное "абстрактно-мировое" время и серия "ложных целей". Европейский человек "заблудился", увлекшись "волей к власти" и стоящей за ней "волей к воле".

Как уже отмечалось, "воля к воле" – это такой процесс, который уже не подвластен человеку и который предпочитает гибель отказу от самоутверждения, все берет под контроль и свой учет. Обеспечивая каждый свой шаг развитием техники на основе научных методов покорения природы, “воля к воле” делает себя представительницей бытия, полностью вытесняя его собой. “Воля к воле” оказывается закрытой для любого события, которое было бы не ею же самой установлено. В практике нового человека безраздельно правит трансцендентное метафизическое начало “воли к власти” и “воли к воле”. Слепота метафизической мысли состоит как раз в том, что она никак не может в наступательной "воле к воле" узнать саму себя.

Мир становится не миром, поскольку Бытие, хотя и пребывает, но как таковое не правит в своем собственном "доме". Сущее, полагает Хайдеггер, перешло в "блуждающий способ существования, когда распространяется пустота, требующая одного единообразного порядка и обеспечения сущего"[17]. Никакая акция, никакой активизм не может изменить состояние мира, потому что бытие как действенность и действие замыкает сущее от "раскрывающего со-бытия" (Ereignis). Даже страдание, противоположное действию, оказывается заодно с действием в той же самой метафизической сфере "воли к воле" и не в состоянии вывести за ее пределы. "Воля к воле" навязала возможному в качестве цели невозможное. Техника, поэтому, – идентична понятию законченной метафизики. Абсолютное единообразие человеческих масс под господством “воли к воле” делает ясной бессмысленность человеческого действия, возведенного в абсолют.

"Ни одно изменение не происходит без опережающего указывающего путеводства"[18],– подчеркивает Хайдеггер. Это–"судьба"-"посылание", каковым для человека оказывается какое-нибудь "бытийное озарение", независимо от того, сумеет ли человек принять его как таковое или оградит себя от “раскрывающего со-бытия” (Ereignis) Бытия. В последнем случае, а именно, с "вытеснением судьбы" прекращается и история. Будущее становится материалом лишь для волевого планирования. "Но как сможет достичь нас какое-то путеводство, – завершает свои мысль Хайдеггер, – если не высветится со-бытие, которое призывая, требуя человека, озарит его существо, даст ему сбыться и в этом о-существлении выведет смертных на путь мыслящего, поэтического обитания на земле?"[19].

Итак, по новому взглянув на философию Ницше и заставив философов XX века относиться к нему серьезно, Хайдеггер сам стал во многом мыслить "по-ницщеански". Из развитой Хайдеггером концепции человеческого "вот-бытия", находящегося одновременно и в абстрактно-мировом времени как "горизонте бытия", и в подлинно человеческом времени как "бытийности заботы", с необходимостью следует возможность или уловить то, что можно уловить пребывая в "просвете бытия", или отгородить себя от этого "просвета", даже если вдруг произойдет какое-то "со-бытие", определяемое Бытием, "знамение". Забвение бытия и произошло из-за увлечения человечеством сначала "волей к власти", а затем и "всегда стоявшим за ней" более глубоким содержанием: "волей к воле" как самодостаточным и не имеющим истинной цели процессом, который со временем становится не подвластным человеку. Позволив вовлечь себя в этот процесс, человечество потеряло путь к "истине бытия" и оказалось в кризисной ситуации. Выйти из нее, вероятно, можно только распознав "открывающее человеку собственно бытие" некое "раскрывающее событие" (Ereignis).

-4-

В самом конце XX вела уже достаточно отчетливо стали видны результаты того "восстания масс", о котором Х.Ортега-и-Гассет писал в самом его начале. Огромное число людей и сегодня мыслит мыслями Ницше и Хайдеггера, сознательно или бессознательно ассимилируя  из них "то, что подходит", переделывая в новом ключе как идеи  "классиков", так и свои собственные в "их духе". Однако, скорее всего, "наизнанку", акцентируя внимание на достаточно поверхностных, второстепенных для классиков проблемах и оставляя в тени наиболее существенные, эпохальные. Идеи Ницше и Хайдеггера утилизируются и предстают в достаточно вульгарном виде.

К концу XX века наступило время, пользуясь словами Хайдеггера, “массового напора на сущее со стороны воли к власти”, когда человек делает все, чтобы стать господином всего стихийного, когда "пользование становится использованием, а расходование израсходованием... "Мировые войны" с их "тотальностью" суть уже следствие бытийной оставленности... это миро-войны, предварительная форма устранения различия между войной и миром... Появляются признаки последней оставленности бытием – провозглашение "идей" и "ценностей", потерянные метания призывов к "делу" и к непременной духовности... Это оказывается единственным способом, каким пристрастившийся к самому себе человек еще может спасти свою субъективность, взвинтив ее до сверхчеловечества... Недочеловечество и сверхчеловечество – одно и то же; они принадлежат друг другу... как животный "низ" и разумный "верх" неразрывно спарены до соответствия друг другу"[20]. Сущее действительно как действенное, а в нашем сегодняшнем обществе как манипулирование всем тем, чем можно манипулировать. Нравственное негодование тех, кто еще не знает, что есть на самом деле, часто нацелено на произвол и властолюбие "вождей" – это самая фатальная форма их признания.

Борьба за власть распространяет и ускоряет идею первостепенности вопроса о власти, хотя борющиеся за власть не замечают, что являются лишь агентами власти. "Борьба между теми, кто у власти, и теми кто хочет власти, с обеих сторон есть борьба за власть. Повсюду определяющим оказывается сама же власть. Благодаря этой борьбе за власть принцип власти с обеих сторон возводится в принцип абсолютного господства власти. Одновременно, однако, здесь остается скрытым то одно, что эта власть стоит на службе у власти и угодна ей. Борьба за власть заранее уже подвластна власти. Воля к воле только уполномочивает эту борьбу. Власть же благодаря этой борьбе овладевает человеческими массами таким образом, что лишает людей возможности когда-либо вырваться на ее путях из забвения бытия. Борьба за власть неизбежно планетарна и как таковая по сути безысходна.., поскольку своею собственной силой вытеснена в историческинåуместное, в оставленность бытием"[21]. Применительно к событиям нашего времени, сказанное трансформируется в тезис, что в условиях кризиса парламентской демократии и тоталитаризма все более и более отчетливо культивируется новое понимание сути бытия, в виде "вывернутого наизнанку" старого. Суть бытия все чаще и чаще понимается не столько в виде достаточно глубоко раскрытой "воли к воли" Хайдеггера или даже в виде проявления "воли к воле" с пафосом отстаиваемой "воли к власти" Ницше, сколько в виде их самой поверхностной разновидности "власти власти" как "властвования власти" ("власти к власти"). Усугубление кризиса "напряжения встречи планетарной техники и современного человека"[22] приобретает формы как бы "закрывающие" пути выхода из него.

Через призму культивируемого сегодня (и, вероятно, господствующего) представления о сути человеческого (и нечеловеческого) бытия как "власти власти" по иному видится и сущность "воли к воле" Хайдеггера, а тем более сущность "воли к власти" Ницше. Перед нами выстраивается новый ряд понятий, сравнение которых требует осмысления. Современный человек также оказывается двойствен, амбивалентен, противоречив.

Да, и Ницше, и Хайдеггер выступали по сути против картезианской традиции западноевропейской философии и видели в рационализме не столько помощь, сколько помеху дальнейшему развитию человечества. Ницше предъявил этой традиции свои "пять нет", выступив против: чувства вины; скрытого христианства (перенесенного в музыку, в социализм); "XVIII века Руссо" с его "природой"; романтизма (в котором сходятся идеалы христианства и Руссо); и, наконец, против "преобладания стадных инстинктов". Хайдеггер, со своей стороны, утверждает, что "...не потому не веруют в Бога, что Бог как таковой утратил для них достоверность, а потому, что они сами отказались от возможности веровать и уже не могут искать Бога. Они больше не могут искать, потому что перестали думать... Мышление же начнется лишь тогда, когда мы постигнем уже, что возвеличивавшийся веками разум – это наупрямейшийся супостат мышления"[23]. Современный человек также противоречив. Время "власти власти" заставляет его метаться между разумом и верой, рационализмом и мистикой, не поднимаясь, однако, как правило, до уровня рассуждений классиков. Старое не отвергается совсем, но и перестает осваиваться "за ненадобностью" в борьбе за власть.

Да, и Ницше, и Хайдеггер сумели рассмотреть "ужас" господства масс, будущего "усредненно-серой" посредственности и "грядущего хама". Но, если пафос Ницше сводился к праву прямого насилия со стороны сверхчеловека даже над "последним человеком", не понимающим неизбежности подчинения "року", то Хайдеггер сумел найти для "воли к власти" первое более глубокое содержание в виде "воли к воле". При потере перспективы развития современному человеку в условиях усиливающегося господства "властвования власти" ближе оказываются не "заумные рассуждения" Хайдеггера, а более простые рекомендации в "борьбе за власть" Ницше, если вообще всплывает потребность в обосновании своих поступков. Однако, ни Нищие, ни Хайдеггер не смогли предугадать всех последствий действий людей в новых условиях. В отличие от Ницше, уповавшего на ведущую роль сверхчеловека и презиравшего слабых, Хайдеггер увидел возможность "самовзвинчивания от страха потерять свою субъективность" недочеловека в "сверхчеловека" и некоторые негативные последствия этого, когда говорил о роли "вождизма" в становлении тоталитарных режимов. Но все же и он не смог предугадать последствий господства идей "власти власти", когда осуществлять их начинает "каждая кухарка", получившая эту власть.

Да, и Ницше, и Хайдеггер в том или ином виде оказались вовлеченными в идеологическую борьбу XX века, особенно по проблемам тоталитаризма. Однако, если Ницше мог быть лишь "перетрактован" , исходя из текущих потребностей национал-социализма и национал-коммунизма, то Хайдеггер исходя из своих внутренних убеждений (никогда от них не отказываясь) первоначально увидел "внутреннюю истинность и величие"[24] национал-социализма в том, что он на первых порах своего развития, с его точки зрения, олицетворял собой необходимую для общества идеологию "встречи планетарной техники и современного человека". И это не случайно. Многие крупные умы искренне увлекались реально осуществившейся мощью тоталитарных режимов. Но быть последовательным приверженцем, тоталитаризма Хайдеггер просто не мог из-за исходных положений своей философии. Философия индивидуального человеческого "вот-бытия" несовместима с идеологией тоталитаризма (ни фашизма, ни коммунизма, в чем представители как той, так и другой быстро разобрались). Ключевое слово здесь для уточнения позиции Ницше и Хайдеггера – это слово "первоначально". Фашистские и коммунистические идеи действительно могут увлечь человеческую мысль только "первоначальными" своими призывами к "иному лучшему", только на первых этапах формирования реального движения, пока не стали очевидными последствия действий на основе таких идей, через процесс "власти власти" ввергающих человечество постепенно в варварство. От власти "тупеют", отмечал Ницше. "Я занялся исследованием Ницше при фашизме затем, чтобы показать несовместимость его идей с фашизмом, а тем самым направить мысль людей против идеологии тоталитаризма", – подчеркивал Хайдеггер[25].

Да, и Ницше, и Хайдеггер подняли на щит идею особой роли "языка-речи" для человека, к тому же еще поэтической речи. Развиваемые вслед за другими мыслителями, идеи о развертывании "трагедии человеческого духа" не столько в философии, сколько в музыке Рихарда Вагнера и поэзии вообще, лежат в основе ницшеанского философствования. Требование обратиться к вслушиванию в "речь-сказ" и создать "ухо", которое могло бы проникнуть через язык как "дом бытия" к самому бытию – характерно для позднего Хайдеггера. Но все это в периоды господства "воли к власти" и "воли к воле". Классики ощущали, но не смогли предугадать роль музыки, поэзии, "речи-сказа" и простого "пересказа"– интерпретации в манипулировании сознанием масс людей в самой примитивной форме "за" или "против" очередного интереса "власти власти", в условиях возникновения "четвертой власти" масс-медиа.

Таким образом, мыслями Ницше и Хайдеггера люди мыслили до них, после них и сегодня. Идеи "воли к власти" и "воли к воле" органически влияли и формировали идеи "власти власти". И наоборот, господствующие сегодня идеи "власти власти" ассимилируют идеи "воли к воле" и "воли к власти", культивируя (иногда "нейтрально", иногда искажая, а иногда даже открывая новые аспекты) их в меру возможности приспособить к своим текущим интересам. Не более того. Время "власти власти" вряд ли нуждается в глубоких разработках философской мысли.

В результате рассмотрения некоторых идей обоих философов выявилось своеобразное противоречие между "пессимизмом" разума и достаточно уязвимым "оптимизмом" метафизики, указывающей на возможность лучшего. Однако, не менее уязвим и "оптимизм" научного рационализма, противопоставленный "пессимизму" якобы "умершей" метафизики. Все дело в том, что и как под этим понимать. Следует, вероятно, согласиться с Хайдеггером, что для выхода из глобального кризиса человечества наших дней недостаточно уповать на помощь со стороны "сверхчеловека", что без возникновения независимого от желания человечества "потрясающего со-бытия", идущего от Бытия – люди не перестроят свою жизнь. Но что это будет за событие? Вероятно что-то “человечески-онтологическое”, “объективно-субъективное”. В этом смысле тезис о том, что сознательно используя свои рациональные к нерациональные возможности, человечество из имеющегося налицо кризиса само никогда не выберется – оказывается не столько пессимизмом, сколько как раз оптимизмом, хотя и умеренным.

[1] Галеви Д. Жизнь Фридриха Ницше. Новосибирск, 1992, С.136-204.

[2] Хайдеггер М. Что значит мыслить? // Хайдеггер М. Разговор на проселочной дороге. М., 1991, С.134-138.

[3] Зайцева 3.Н. Мартин Хайдеггер: язык и время // Хайдеггер М. Разговор... С.172.

[4] Свасьян К.А. Фридрих Ницше: мученик познания // Ницше Ф. Соч. в 2-х томах, T.I, М., 1990. С.25-34.

[5] Ницше Ф. Рождение трагедии, или эллинство и пессимизм // Ницше Ф. Соч. в 2-х томах. T.I. М., 1990. С.25-34.

[6] Ессе Hомо. Как становятся сами собой // Ницше Ф. Сочинения в 2-х томах. - М., 1990.

[7] Ницше Ф. Веселая наука // Ницше Ф. Сочинения в 2-х томах. T.I. М., 1990. С. 592-593.

[8] Ницше Ф. Ессе Номо // Там же, С.754.

[9] Михайлов А.Б. Предисловие к публикации // Хайдеггер М. Слова Ницше "Бог мертв" - "Вопр. философии", 1990, № 7, С.133-136.

[10] Интервью М.Хайдеггера в журнале "Экспресс" // "Логос". Филос.-лит. журнал. М., 1991, № 1. С.54-55.

[11] Михайлов И. Собрание писем из переписки Мартина Хайдеггера и Элизабет Блохманн // "Логос". Филос.-лит. журнал. М., 1992 (l), № 3. С.283.

[12] Хайдеггер М. Преодоление метафизики // Философия Мартина Хайдеггера и современность. М., 1991. С. 214-221.

[13]Heidegger M. Sein und Zeit. Zwölfe, unver. Auflage.Tübingen, 1972, S.180-190.

[14]Heidegger M. Sein und Zeit..., S.191-230.

[15] Ibid., S.404-427.

[16]Heidegger M Der europäische Nihilismus. Pfullingen, 1967, S.251-252.

[17] Хайдеггер М. Преодоление метафизики // Философия Мартина Хайдеггера и современность. М., 1991. С.222-224.

[18] Там же. С.229.

[19] Хайдеггер М. Преодоление метафизики//Философия Мартина Хайдеггера и современность. М., 1991. С.229-230.

[20] Хайдеггер М. Преодоление метафизикя//Философия Мартина Хайдеггера и современность. М., 1991. С.225.

[21] Хайдеггер М. Преодоление метафизики //Философия Мартина Хайдеггера и современность. М., 1991. С. 224.

[22] Беседа сотрудников журнала "Шпигель" Р.Аугштайна и Г.Вольфа с Мартином Хайдеггером 23 сентября 1966 // Там же. - С. 241, 246-247.

[23] ХайдеггерМ. Слова Ницше “Бог Мертв” / Вопр. философии. 1990. С.174.

[24] Беседа сотрудников журнала "Шпигель"... // Философия Мартина Хайдеггера и современность. М., 1991. С. 241.