Дети и воспитание

Надо ли шлепать детей?

Конечно, не все в отношении наших предков к детям стоит перенимать. Прошлое знало детские жертвоприношения. Древний римлянин имел право убить собственного ребенка. Прошлое знало и обязанность древних спартанцев, австралийцев и, может быть, всех народов прошлого: уничтожать детей, родившихся калеками и уродами. У австралийцев и некоторых африканских племен убивали одного из двух близнецов. В дельте Нигера вместе с ними обрекалась на смерть и их мать. (А в Уганде, наоборот, радовались рождению близнецов. Но в масштабах планеты у первобытных племен такое ликование скорее исключение, чем правило.)
Впрочем, мне не хочется останавливаться на этих грустных, хотя и вполне объяснимых страницах истории. Для данной статьи важно, чтобы в бесчисленных родительских шлепках и подзатыльниках вы увидели (говоря, конечно, очень упрощенно) не оправданный педагогический прием, а прямое наследие прошлого. Причудливо проявляется в нашей жизни великая связь времен. И часто ее было бы совсем не так уж плохо порвать.

Дед Максима Горького, как известно, наказывал своих внуков по расписанию. Для верности. Заслужил — так за дело, нет — так еще заслужит. У англичан совсем недавно отменили телесные наказания в школе, да и то масса их сторонников выступает с протестами и обидами устно и печатно — как же это мол: нас били, а их не будут?

Да и сами мы, искренне возмущаясь шлепком, который позволит себе иная воспитательница детского сада, редко оспариваем право родителей наказать собственного дитятю. Кого люблю, того и бью — и все тут. И педагогические чтения, увы, вместе со всеми журналами и радиопередачами тут ничего не могут поделать.

В житейских разговорах, конечно, все это отлично объясняется. Ребенок, мол, должен знать тяжесть родительской руки, наказание внедряет в юную душу правила приличия и всякие иные.

Классическая формула дурного поведения — «драть некому». Наказания будто бы еще и закаляют человека, воспитывая в нем волю, мужество и прочие более чем важные и полезные качества.

Я отнюдь не педагог (ни по образованию, ни по склонности) и не буду прибегать к педагогическим и психологическим доказательствам неверности таких суждений.

Ответ будем искать… в этнографии.

Вот стоит у пыточного столба юный Ункас, он же — Последний из Могикан. Ему грозят огнем и железом, нет мук, которых для него не изобретут, а он — он издевается над врагами. Ни одно движение не выдает не только страха, но и боли. Да, потрясенные путешественники не находили слов, чтобы передать спокойствие и мужество, отличающие североамериканских индейцев.

Да и южноамериканских тоже. Вот что говорит Жюль Верн в «Детях капитана Гранта»: «Населяют Арауканию молуче… гордое и сильное племя, единственное из американских племен, которое никогда не попадало под иноземное владычество».

А странной чертою великого писателя, почему-то называемого фантастом, была строгая верность истине всюду, где он говорит о географии и истории.

В 5 лет маленький арауканец без посторонней помощи садится на коня, в 8 лет он отлично владеет боласами и прочим арсеналом, описанным тем же Жюль Верном в той же книге.

Отважные воины и охотники, гордые, настойчивые, умелые — как же их воспитывают? Увы! Против арауканского метода воспитания вместе с английскими сторонниками розог возмутятся и гуманнейшие из педагогов. Потому что здесь воля ребенка — закон для родителей. То, что он попросит, ему тут же отдается. Если мальчику четырех лет не нравится местность, где живет семья, ничего не поделаешь, приходится перебираться на новое место. Мало того. Годовалому ребенку позволяют бить родителей по лицу и даже поощряют это делать. Мы считаем, что так воспитываются жестокость, грубость и тому подобное.

Арауканцы настаивают на том, что эти шлепки по щекам ладошкой (и орудиями пострашнее, которые любящие родители подсовывают младенцу) — проявление отваги и способствуют развитию мужества.

Понятно, что о сечении детей тут не может быть и речи.

Снова вернемся к североамериканским индейцам. Там — и не в одном каком-нибудь особенном племени, а во многих — известны случаи самоубийств маленьких девочек, не говоря уж о мальчиках. Причина? Материнский выговор. Или — самое тяжелое из возможных в этих племенах наказаний — вода, брызнутая матерью в лицо. Побои и даже выговор — оскорбление. В детях прежде всего развивается чувство собственного достоинства.

И в этих же племенах излюбленная игра подростков — соревнование, кто дольше продержит на ладони горящий уголь. Примерно в том же духе были и детские игры маленьких спартанцев. Их учителя, однако, придерживались той же методы, что дед Горького. В Спарте детей без обсуждения виновности раз в год секли всех подряд и обязательно до крови. Жестоко наказывали за малейший проступок в школах, в которых их с 7 лет воспитывали, начисто оторвав от «разнеживающей» семьи. Мало того, каждый встречный взрослый мог отругать и побить любого ребенка. Долгом того было вытерпеть оскорбления и побои без сопротивления, плача и жалоб.

Сохранилась от тех времен фантастическая, но истинная история мальчика, спрятавшего под одеждой лисицу. Та вгрызлась ему в живот, пожирала внутренности — но мальчик не шевельнул ни одним мускулом лица, чтобы не выдать свою тайну. Да, это был блестящий результат спартанского воспитания. Но — сверхсвободное и «разнеживающее» воспитание индейских детей приводило к результатам, которым могли бы позавидовать потомки Геракла, правившие Пелопоннесом. Недаром же Паганель у Жюль Верна повторяет, говоря об арауканцах: «настоящие спартанцы».

При посвящении в воины, а тем более — при вступлении в «сан» вождя индейцы во многих племенах подвергались испытаниям, среди которых лаконская лисица заняла бы почетное, но не первое место. Как вам понравилось бы несколько часов висеть в гамаке над костром, изрядно поджариваясь и дыша дымом? Или получить несколько десятков палочных ударов с тем, чтобы в кровавые рубцы был насыпан затем перец?

И — ничего. Выдерживали. Вот еще несколько свидетельств об отношении так называемых нецивилизованных народов к детям. Рокуэлла Кента, долгое время жившего среди эскимосов, потрясло до глубины души их «попустительство детям». Вот те скатываются с крутого обрыва. Рядом — море. Малейшая неловкость — и ребенок в ледяной воде. Верная смерть. Кстати, иногда так и бывало уже. Но эскимосы, любящие родители, не хотят лишать своих детей знакомого им самим захватывающего удовольствия.

На некоторых островах Полинезии старший сын наследственного вождя свергал своего отца… самим фактом своего рождения. Отныне счастливый отец был лишь наместником, регентом жизнерадостного младенца и являлся к нему обнаженным по пояс, как подданный. То же — в соответствующих масштабах — происходило в менее знатных семьях.

Конечно, не все в отношении наших предков к детям стоит перенимать. Прошлое знало детские жертвоприношения. Древний римлянин имел право убить собственного ребенка. Прошлое знало и обязанность древних спартанцев, австралийцев и, может быть, всех народов прошлого: уничтожать детей, родившихся калеками и уродами. У австралийцев и некоторых африканских племен убивали одного из двух близнецов. В дельте Нигера вместе с ними обрекалась на смерть и их мать. (А в Уганде, наоборот, радовались рождению близнецов. Но в масштабах планеты у первобытных племен такое ликование скорее исключение, чем правило.)

Впрочем, мне не хочется останавливаться на этих грустных, хотя и вполне объяснимых страницах истории. Для данной статьи важно, чтобы в бесчисленных родительских шлепках и подзатыльниках вы увидели (говоря, конечно, очень упрощенно) не оправданный педагогический прием, а прямое наследие прошлого. Причудливо проявляется в нашей жизни великая связь времен. И часто ее было бы совсем не так уж плохо порвать.

(Кстати, сейчас много говорят о позднем умственном созревании молодежи, об инфантильности молодого поколения, несамостоятельности — духовной и материальной — множества юношей и девушек.

Что же, такое случалось и раньше. У большинства африканских народов дети пользуются теми же привилегиями, что у ирокезов. И бывало, что двадцатидвухлетние мужчины пытались избавиться от наказания за проступки ссылкой: мы — дети.

Если у древних евреев и римлян в 13 лет мальчик получал право не только носить оружие, но и играть роль в обществе, то у спартанцев, которых мы столько раз поминали, он должен был, уже став взрослым мужчиной, до 30 лет жить и учиться — в основном военному делу — в школе, не имея права вступить в брак.

У инков же Перу все подданные независимо от возраста рассматривались как люди, нуждающиеся в воспитании. Словом, бывали уже общества, где люди поздно достигали — если достигали — подлинного гражданского совершеннолетия. Впрочем, эта параллель — уже из другой области. Но ведь и в ней проявляется связь времен!)

Возвращаясь к чувству собственного достоинства у детей «дикарей», хочу еще добавить, что и драки между ними — вещь крайне редкая для большинства «первобытных» народов. Так что объяснить стойкость взрослых воинов детской их тренировкой в стычках невозможно.

Боязнь унизить чье-либо достоинство и честь доходит у иных народов до смешного. На прекрасном острове Рароиа в Полинезии шведский исследователь Бенгт Даниельсен долго не мог понять, почему все футбольные матчи между островитянами кончаются вничью. Наконец он обратился за разъяснениями к постоянному судье этих матчей. Тот деловито объснил, что дожидается счета 2:2 или 3:3 и тогда дает финальный свисток.

Ну, а если одна команда настолько сильнее другой, что такого счета быть не может?

Тогда я просто перевожу игрока из сильной команды в слабую, — таков был смысл объяснений судьи.

Впрочем, такое отношение к спорту скорее исключение, чем правило. Может быть, оно возникло в сравнительно «тепличных» условиях этой части Полинезии (до прихода белых), долго не знавшей вторжения врагов и войн.

Однако относительные мир и покой, царящие в семьях эскимосов и бушменов, арауканцев и чукчей, поражали многих чужестранцев больше, чем любые экзотические обычаи.

Русский ученый И. А. Энгельгардт написал в числе прочего книжку с названием «Прогресс как эволюция жестокости», вышедшую в конце прошлого века.

В ней он, в частности, вспоминает случаи, когда чукчи или огнеземельцы, скажем, пожив среди европейцев и многому у них научившись, в конце концов покидали своих «благодетелей». «Понятно, почему дикарь — какой-нибудь ботокуд… вдруг бросает европейскую культуру и возвращается к себе. В тупоумии ли дело? Представьте себе алеута, у которого дети никогда не бранятся, не дерутся, не терпят побоев и не слышат брани — в культурной семье с культурными шлепками, визгом и прочим».

Но по большей части общества, где детей не наказывают, являются, увы, нецивилизованными. Когда у индейцев в Центральной Америке возникло государство, там быстро установились правила спартанского толка, а отнюдь не ирокезского или арауканского. У ацтеков детей не наказывали лишь до восьми лет. С восьми — их начинали пугать орудиями наказания. В десять лет — связывали и кололи. В одиннадцать — заставляли держать голову в клубах дыма. В двенадцать — связывали провинившегося и выставляли голым на виду у всех. Как далеко это от тех понятий о наказании, которые были у предков ацтеков!

Государство было орудием насилия одного класса над другим. Может быть, одно из следствий этого и то, что насилие стало применяться по отношению к детям.

По-видимому, лишь некоторым восточным народам (вьетнамцам, японцам) удалось и сквозь «испытание государством» пронести свое прежнее мягкое, терпеливое отношение к детям, доведенное до почти полного отказа от наказаний ребенка.

Нынешняя педагогика пришла к тому же выводу о вреде побоев отнюдь не на историческом материале. Но и он здесь — к месту и в строку.